«Русская» Южная Африка
Ещё «Введение в географию», изданное Московским университетом в 1771 году, сообщало, что «на мысу Доброй Надежды имеют голландцы изрядную крепость; хорошие сады и все выгоды для починки и принятия кораблей».
Вполне возможно, что эту книгу читали одни из первых наших соотечественников, побывавших в Южной Африке — Юрий Лисянский (1773-1837) и Иван Крузенштерн (1770-1846). Это будущие руководители первого русского кругосветного плавания (1803-1806), а тогда, в 1797 году — стажёры на английском флоте. Лисянский пробыл на Мысе более полугода, но не встретил ни одного жителя, которого «можно было бы назвать человеком просвещённым». С апреля 1808 года по май 1809 на мысе Доброй Надежды пребывал в плену у англичан будущий вице-адмирал Василий Головнин (1786-1831), который на шлюпе «Диана» направлялся на Камчатку. У Пушкина про него читаем: «Василий Михайлович Головнин. Завидую тебе, питомец смелый, под сенью парусов и в бурях поседелый».
В «морскую таверну» на полпути из Европы в Южную и Восточную Азию Головнин прибыл ещё довольно молодым, но уже опытным моряком. Разобравшись в сложившейся ситуации, он принял решение и на глазах англичан ушёл в Индийский океан и далее на Камчатку. О месте своего заточения он писал: «с возвышенного места Капштат, со своими правильными широкими улицами, с загородными домами и садами, с тремя подле него возвышающимися горами и с пространным Столовым заливом, представляет взору зрителя такую картину, какой ни один с тесными, кривыми, нечистыми улицами испанский или португальский город показать не может, несмотря на монастыри, церкви и часовни, коими вообще, так сказать, усеяны города сих двух народов».
Головнин заметил большое количество прекрасных загородных домов, «при коих находятся пространные сады плодоносных дерев и большие огороды». За год наблюдений он пришёл к выводу, что климат Капштата «может почесться самым приятным и совершенно здоровым во всех отношениях; здесь не бывает ни чрезвычайных холодов, ни утомительной жары».
В 1853 году Капштат встречал русский фрегат «Паллада» (капитан И. С. Унковский) на борту которого находился адмирал, дипломат Е. В. Путятин, направлявшийся в Японию для установления дипломатических отношений и подписания Договора о дружбе и торговле. Секретарём Путятина был писатель, Иван Александрович Гончаров (1812-1891), который подробно рассказал о путешествии по миру, в том числе и Южную Африку, где тогда всё ещё пребывало «в полном брожении» и нельзя было «определить, в какую физиономию сложатся эти неясные черты страны и её народонаселения». К Гончарову мы и обратимся.
Зачем люди путешествуют?
Вы будете правы, если скажете — чтобы увидеть новое, красивое и интересное, узнать о других странах, городах и местностях, понять людей, живущих там, познакомиться с ними и их обычаями. Миллионы сегодня передвигаются по миру с целью отдохнуть, позагорать, найти острые ощущения и наиболее потрясающий фон для селфи.
А вот И. А. Гончаров уверял, что, даже отправившись в путь, толком не знал, зачем он это сделал. В то время он служил переводчиком в департаменте внешней торговли министерства финансов, был автором повестей, романа «Обыкновенная история», слыл сибаритом и почти домоседом. Не случайно он станет «отцом» Обломова, ибо хорошо знал о чём пишет. Собственно говоря, предложение поступило молодому Майкову, а тот вместо себя назвал кандидатуру своего бывшего учителя. Гончаров согласился и по Петербургу пошёл слух: «Принц де Лень отправляется в плавание».
Уже из Англии Гончаров пишет Майковым, что толком и сам не знает зачем он отправился в плаванье, что «душа, наконец, и впечатлений не принимает», что море мало действует на него, может потому, что он не видел его ни безмолвным, ни лазурным, один холод, качка, ветер да солёные брызги. Звали, правда, в Немецком море «смотреть на фосфорический блеск, да лень было скинуть халат, я не пошёл. Может быть, во всём этом и не море виновато, а старость, холод и проза жизни. Просто лень». Что ж, такое и с нами бывает. Всем нам Обломов — товарищ.
В плавании Гончаров, тем не менее, проявил такую активность, так подробно записал в дневнике всё, что увидел, услышал, узнал и так талантливо изложил всё это в книге «Фрегат Паллада», что мы точно знаем — Гончаров не Обломов, а творец образа. Для русского читателя он, среди иных, открыл и неведомый тому мир Южной Африки, и мир тот оказался чем-то похожим на русский.
Гостеприимный и хлебосольный фермер-голландец показался ему похожим на наших старосветских помещиков. Так же, как наш помещик говорит о своих крепостных, этот фермер сетует на работников-африканцев, что они, дескать, «к постоянной работе не склонны, шатаются, пьянствуют». Кстати, «полную коллекцию всех племён, населяющих колонию», Гончаров смог увидеть только в тюрьме. Бурскую фермершу писатель называет «африканской Коробочкой». «Когда пришло время покидать «трактир… на распутии мира», Гончарову стало грустно, жаль было «уезжать из Капской колонии», где «мы так пригрелись», было «жаль бросить …ботанический сад, вид Столовой горы».
Климат и ландшафты
Писатель представил себя так: «Новый аргонавт, …стремящийся по безднам за золотым руном в недоступную Колхиду, меняющий ежемесячно климаты». Ему, обитателю наших умеренных широт, был в диковину климат далёкого юга. Он замечает, что южноафриканская ночь «таинственна, прекрасна, как красавица под чёрной дымкой: темна, нема, но всё кипит и трепещет жизнью в ней под прозрачным флёром… Тепло, как будто у этой ночи есть своё тёмное, невидимо греющее солнце, тихо, покойно и таинственно; листья на деревьях не колышутся».
Видит Иван Александрович, что и африканская почва «неблагодарна, произведения её так скудны, что едва покрывают издержки», и влаги мало, «всюду голь, всё обнажено и иссушено солнцем, убито неистовыми, дующими с моря и гор ветрами». Взгляд его далеко обнимает пространство и встречает лишь белоснежный песок, разноцветную траву да однообразные кусты.
Вообще Гончарову и его спутникам поначалу всё казалось другим, «не нашим» — «и человек, и платье его, и обычай…И камень не такой, и песок рыжий, и травы странные: одна какая-то кудрявая, другая в палец толщиной, третья бурая, как мох, та дымчатая». Но он присматривается и уже воробей, хоть и «гораздо наряднее нашего, франт, а сейчас видно, что воробей, как он ни франти. Тот же лёт, те же манеры, и так же копается, как наш, во всякой дряни, разбросанной по дороге».
Трудно сживается он и с этими противоположностями: «всё мне кажется, что теперь весна, а здесь готовятся к зиме, то есть к дождям и ветрам». Для здешней книжной красавицы «миновал цветущий сентябрь и жаркий декабрь её жизни; наступали грозные и суровые июльские непогоды». Поэта-бура гнетёт «палящее северное солнце», а кровь леденит «холодное, суровое дуновение южного ветра».
Обозрев кейптаунский пейзаж, Иван Александрович выразил своё восхищение исполинскими скалами, почти чёрными от ветра, которые «как зубцы громадной крепости ограждают южный берег Африки», отметил «борьбу титанов — моря, ветров и гор», «вечный прибой, почти вечные бури». Угрюмость пейзажа едва смягчает скудная зелень — «сады из кедров и дубов, немножко тополей, немножко виноградных трельяжей, кое-где кипарис и мирт… голо, уединённо, мрачно». Правда, там, где горы отступают в сторону от берега, пейзаж оживляется, и дорога «тянется между рядами дач, одна другой красивее.
Небольшая гора вдали «зеленела сверху до подошвы. Весь этот пейзаж — как будто не африканский: слишком свеж, зелен, тенист и разнообразен для Африки». Въезжаешь в аллею из кедровых, дубовых деревьев и тополей: местами деревья образуют непроницаемый свод; кое-где другие аллеи бегут в сторону от главной, к дачам и к фермам». Особенно много завораживающих взгляд ландшафтов, то «холм, густо поросший кустарником», то белеющую на скате горы ферму с виноградниками», узрел Гончаров в поездке. При том, он и его спутники всякий раз «выходили из экипажей и бродили по сторонам, собирая, кто каменья, кто травы или цветы».
Исключительно «хороша Констанская гора, вся покрытая виноградниками, с фермами, дачами у подошвы». Отсюда и большие горы — Столовая, Львиная и Чёртов пик, которые, «как три чудовища облегли город», будь они облиты солнечными лучами, или в густом тумане, или в облаках — видятся прекрасными и оригинальными и «составляют вечно занимательное и грандиозное зрелище для путешественника».
Сады и фермы
Гончаров хвалил голландцев, которые противопоставили «палящему солнцу, пескам, горам, разбоям и грабежам кафров почти одну свою фламандскую флегму, т. е. хладнокровие». Они заняли земли, взяли «чёрных» невольников, «привили земледелие, добились умеренного сбыта продуктов», показали себя изрядными преобразователями природы.
«Славное местечко Винберг! Это большой парк с весёлыми, небольшими дачами. Вы едете по аллеям, между дубами, каштанами, тополями. Домики едва выглядывают из гущи садов и цветников». То же самое увидели наши путешественники в местечке Стелленбош — "мы въехали как будто в сад. Нас с экипажами совсем поглотила зелень, тень и свежесть. Всё сады, сады, так что домов не видно…Красивее и больше дубов я нигде не видал».
А вот впечатление от фермерского хозяйства одной «африканской Коробочки» — оно небольшое, но «полное» — по двору ходили домашние птицы и свиньи, «яркая зелень банана резко оттенялась на фоне тёмно-зелёных фиговых и грушевых деревьев, из-за забора глядели красные цветы шиповника». В Стелленбоше «везде зелено; всё сады да аллеи». Фермеры здесь не бедны. Главное производство — вино, пшеница, дуб, картофель.
Гончаров свидетельствует, что и дуб, ива, вяз, яблони, груши, сливы, персики, абрикосы, гранаты, айва, каштаны, олива, виноград и прочие растения-пришельцы чувствуют здесь себя хорошо. Возле его гостиницы росло огромное кедровое дерево, в саду — фиговые деревья, бананы, капуста, огурцы, кукуруза, «видно было много цветов». «Ещё нам к столу навезли превосходного винограду». 90-летнее виноградное дерево встретилось Гончарову в поездке. У него уродливый, переплетшийся, как множество змей, ствол, лоза, «как сетью оплетала трельяж балкона, образуя густую зелёную беседку», «большие кисти винограда, как лампы, висели в разных местах потолка».
В саду того виноградаря уборка уже кончилась, только на миндальных деревьях кое-где висели позабытые орехи. Хозяйский сын срывал и угощал гостей. «Они были толстокорые, но зато вкусны и свежи. Какая разница с продающимся у нас залежалым и высохшим миндалём!» На вопрос Гончарова «Зачем здесь тыквы?», хозяин ответил: «Это к обеду чёрным». В старом тенистом саду огромные величавые дубы, исполинские грушевые, персиковые, гранатовые, шелковичные деревья, бананы, виноград. Под фиговым деревом «могло поместиться более ста человек». Этот сад «был лучший, который я видел после капштатского ботанического».
При входе в другой сад крупными буквами было написано, что ничего трогать нельзя без позволения садовника, а трогать-то было нечего, кроме незрелых фиг, «прочее всё давно снято». В ботаническом саду, словно старым знакомым обрадовался Гончаров георгинам, богатейшей их коллекции. «Толпы георгин», а также олеандровые и розовые кусты, дубы и сосны видит он у каждого одноэтажного каменного голландского домика, с черепичными кровлями.
В том же ботсаду, посреди главной аллеи растут, «образуя круг, точно дубы, огромные грушевые деревья с большими, почти с голову величиною, грушами, но жёсткими, годными только для компота». В садах, что окаймляли шоссе, «непроходимыми кустами росла айва с жёлтыми фруктами. Тем читателям, кто с нею незнаком, Гончаров пояснил: «Это что-то вроде крепкого кисловатого яблока, с терпкостью, от которой вяжет во рту; есть его нельзя; из него делают варенье». Кучер набрал их целую шляпу, но ел только он и лошади. В одном описании разорившегося богача, Гончаров находит перечень посаженных им прежде деревьев — граната, миндаля, апельсина, абрикоса, виноград.
Для сельского хозяйства пригодно лишь 15% территории ЮАР, но используются эти земли толково. Страна теперь не только полностью обеспечивает свои продовольственные потребности, но и экспортирует мясо, жиры и масла, сахар, вино, табак, около 140 видов овощей и фруктов, прежде всего апельсины, виноград, яблоки, лимоны, грейпфруты, мандарины. Несколько неожиданно появление голубики (на 49 млн. долларов в 2017 г). И малоизвестные нам клементины (гибрид мандарина и горького севильского апельсина) или макадамия (орех родом из Австралии, самый калорийный, с самой крепкой кожурой, самый дорогой).
Всему миру известны южноафриканские вина. Тот же Иван Александрович требовал «констанского вина, произведения знаменитой Констанской горы», которое, правда, оказалось «так сладко, что из рук вон. Оно напоминает вкусом немного малагу, но только слаще». Переселенцы сразу поняли, что Капская провинция — идеальное место для винограда. Его посадил первый губернатор Ян ван Рибек в 1655 году, а через четыре года было получено первое вино. Колыбелью тамошнего виноделия стала долина Констанция на склоне Столовой горы.
Десертное мускатное вино под таким названием в XVIII веке пришло в Европу, понравилось Наполеону, английскому королю Георгу IV, было воспето Диккенсом и Бодлером. В 1798 году посещал Констанцию и распробовал хвалёное вино русский виолончелист Герасим Лебедев, который возвращался на родину из Индии, где прожил 12 лет, и давал концерты в Капской колонии. Захотел попробовать его и Гончаров. В 1880-е годы виноградники Констанции были убиты филлоксерой и восстановлены ровно через сто лет. Сейчас Vin de Constance снова производится. Это славное вино было произведено на винной ферме голландца ван дер Стела.
Виноделие, по словам Гончарова, — «введено в колонию французскими эмигрантами». Вместе с искусством виноделия французы «занесли на мыс свои нравы, обычаи, вкус и некоторую степень роскоши, что всё привилось и к фермерам».
Вина (хереса, портвейна) уже тогда производилось и вывозилось много, особенно в Англию. Хоть вы путешествуете не по «винному маршруту» и, возможно, не посетите ни Констанцию, ни Франшхук, местечко, населённое потомками французских эмигрантов, но обратите внимание на тамошние вина — они того стоят. Про Констанцию мы говорили, я знаком лишь с одним — Ashton Shirazs, но знающие люди рекомендуют выбирать те, которые с золотой печатью, что ставится на бутылки с вином высшего качества — Wine of Origin Superior.
Диковинные растения юга Африки
Современные справочники сообщают, что лесов в ЮАР мало, а потому активно ведётся лесонасаждение, сажают преимущественно завезённые породы — сосну, кедр, эвкалипт. Самое большое местное дерево — баобаб (одному из них в провинции Лимпопо 6000 лет), самые ценные — ароматное, железное, красное и эбеновое. Заповедные хвойные леса состоят из величественного «жёлтого» дерева — подокарпуса серповидного. Ещё В. М. Головнин заметил, что оно «отменно красиво», брусья и доски из него «имеют прекрасный, слоистый, жёлтый цвет, а потому матиц и потолков здесь никогда не красят». О достоинствах «африканского дуба, или вонючего дерева» он узнал от английского корабельного мастера, что «крепостью он не уступает настоящему дубу и так твёрд, что вода и воздух не более над ним действуют, как и над европейским дубом». «Окружностям Капштата придаёт большую красоту растущее при подошве Столовой горы так называемое серебряное дерево (Leucadendron argenteum), у которого листы покрыты белым лоском, оттого оно кажется совершенно высеребренным».
Давайте пройдёмся с Гончаровым по ботаническому саду, который в те времена для путешественников был «открыт во всякое время безденежно». Он невелик: едва ли составит половину Летнего сада, но в нём собраны все цветы и деревья, растущие в колонии. «Всё рассажено в порядке, посемейно» — померанцевые, фиговые, миртовые, кипарисные и между ними «миллионы мелких цветов, ярких, блестящих». Вспоминаются при этом «наши роскошные дачи и цветники, где всё это стоит или под стеклом, или в кадках, а на зиму прячется. Здесь круглый год всё зеленеет и цветёт». Следует заметить, что наши путешественники добросовестно обошли весь сад, «не пропуская ни одного растения».
Ивана Александровича особенно поразило «чрезвычайно красивое и невиданное у нас дерево, называемое по-английски broomtree… метла… потому, что у него нет листьев, а есть только тонкие и чрезвычайно длинные зелёные прутья, которые висят, как кудри, почти до земли. Они видом напоминают плакучие ивы, но гораздо красивее их».
То был уроженец Средиземноморья — метельник метельниковый (Retama raetam), «ротэм» на иврите или «ретам» на арабском. Метельник, потому, что похож на метлу. Под ним сидел ветхозаветный Илия. В Библии на русском языке ретаму называют «можжевельником» или «дроком», а в переводах на другие европейские языки — «белым кустом». Это самый заметный, высотой до трёх метров, кустарник Иудейской пустыни. У него длинные пониклые ветки с небольшими и рано опадающими листьями. Короткий деревянистый ствол покрыт прижатыми к нему шелковистыми волосками. Корни проникают на глубину 20 метров, что и позволяет выживать в пустыне. После окончания сезона дождей ретама покрывается пахнущими миндалём цветками с белоснежным венчиком с фиолетовыми прожилками.
В поездке по стране Гончарову и его спутникам посоветовали посмотреть на натурализовавшихся пришельцев из Восточной Азии — камфорные деревья, «довольно редкие здесь». Гончарову они показались не очень красивыми, похожими на нашу осину, только листья другие, продолговатые, толще и глаже; «при трении они издавали сильный запах камфары». Сорвали несколько веток с листьями и плодами, величиной с крупную горошину, от которых «вдруг в экипаж разлился запах, напоминающий зубную боль и подушечки».
Это мы знаем, что на юге Африки произрастает много необыкновенно декоративных суккулентов, злаков, молочаев. А на Гончарова наводили тоску «заборы из колючих кактусов и исполинских алоэ, которых корни превратились в древесину».
Экзотика кругом и «не дай Бог схватиться за куст — что наша крапива! Не только честный человек, но и вор, даже любовник, не перелезут через такой забор: миллион едва заметных глазу игл вонзится в руку». Но изучая семейство алоэ в ботсаду, он уже находит в них некую красоту, а «особенно красивы зелёные листья с двумя широкими жёлтыми каймами», заводит дружбу с «семьёй кактусов» — «она самая богатая из всех, занимает целую лужайку». Писатель поражается тому, что «уродливость и красота вместе!»
Интересны дикие арбузы тсаммы. Стелющиеся стебли их звёздообразно расходятся от мощного корня, который уходит на глубину 20-30 метров. Плоды некоторых видов используются бушменами полностью — мякоть едят, сок пьют, жареные семечки перемалывают на муку, из кожуры делают посуду. Неясно, какими арбузами угощали Гончарова, но он нашёл их «весьма посредственными», в отличие от огурцов — «отличных, крупных».
Вечнозелёный кустарник протея (всего 101 вид). Протея артишоковая, она же королевская — национальный символ ЮАР. Скорее всего именно о ней пишет Гончаров, называя её «горным тюльпаном». Принёс её приставленный к нему матрос Фаддеев, ещё тот «охотник за растениями». Он её «в Африке на горе достал». Дело было 15 марта в начале тамошней осени. Тюльпанам не время, а протеи цветут круглый год — одни весной, другие осенью и зимой. Диаметр цветка — до 30 см. Гончаров указывает — «величиной с чайную чашку, с розовыми листьями (лепестками) и тёмным, коричневым мхом внутри, на длинном стебле». Правда, в другой раз Гончаров строго по-научному называет это растение: «в это утро, в половине марта, кусты протеа глядели веселее, зелень казалась зеленее».
Конечно, далеко не все достойные внимания растения успел увидеть Гончаров за время своего пребывания в Южной Африке. И задача такая перед ним не стояла, и объехать удалось немного, а иные растения он не упомянул, потому, что и названий их не ведал. Не пришлось увидеть ему баобаб. Побывай он в районе реки Оранжевой, так сообщил бы, что местами травы там вырастают в 3-4 метра высотой.
Непременно рассказал бы он и про капский вереск. Так обобщённо называют 600 видов эрики (из 800 в мире) — кустарников и полукустарников, а как исключение — два вида это деревья до 7 метров высотою. Эти, и многие другие замечательные диковины, по примеру незабвенного Ивана Александровича, можете увидеть и описать вы.
Итак, ваш путь лежит в тропики и субтропики, в страну саванн, пустынь, плато и плоскогорий, богатейшей и разнообразнейшей флоры (более 15 тысяч видов растений), удивительных ландшафтов, на родину громадных баобабов, колючих протей, и ещё множества уникальных туземных растений, многие из которых расселились по миру. Среди этих «африканских красавцев», кстати, есть и такие которые, как выяснил, например, известный путешественник-натуралист, создатель садовых «горных» ландшафтов Евгений Тарасов, которого «зацепили южноафриканские суккуленты», не сильно боятся условий средней полосы. Конечно, Евгений не первооткрыватель Южной Африки, однако, нас с вами намного опередил. Из своих экспедиций в Капское растительное царство он привёз десятки видов декоративных растений.
Есть Добрая Надежда, что какие-нибудь приглянутся и вам.